Перейти к главе: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15

Верно говорил отец, благословленному народу везде одни лишения и препятствия. Давид Зильбер понял это еще с младых ногтей, когда был вовсе несмышленышем. И по сей день лишь больше уверялся в правоте сказанных когда-то отцом слов.
Во-первых, Давидом его никто никогда не звал (а ведь у него было самое настоящее царское имя), а звали не очень звучным, ненавистным ему сокращением – Додик. Во-вторых, он был обидно маленького роста, и каждый пацаненок мало-мальски выше его, норовил пнуть, толкнуть или дать подзатыльник. Силой Додик тоже не выделялся, и потому, побои приходилось сносить, стиснув зубы. Но они были просто благодатью божьей в сравнении с постыдным сквернословием, сыпавшемся из уст жестокой детворы на голову маленького Давида, его обзывали пучеглазым жидярой, ворюгой или еще как-нибудь похуже.
Было очень себя жалко! Плакать было зазорно, но он все равно иногда плакал. А чего они почем зря обзывались? Вот бы вырасти в один миг, и наподдать им всем, чтобы не повадно было.
Но наподдать не получалось. Приходилось только воображать – как бы это было. Ну и ладно, ну и пожалуйста! Пусть обзываются. Отец отвечать им тем же не разрешал. Говорил, что взять с нечистого с затуманенными головами народа? И Додик изо всех сил терпел, не уподоблялся обзывавшим его мальчишкам. Покажите человека, которого хоть раз в жизни не обозвали злые нехорошие люди.
Непростая это ноша – быть частичкой святого благословенного народа. Благословенный народ почему-то отовсюду гонят, нет ему нигде места.
Старший брат Шмулик вон, тоже, был и пучеглазым, и жиденком, и даже самым настоящим ворюгой, а ничего, обижать его давно никто не смел. Вымахал высоким и сильным. Приноровился к непростой своей жизни, с кем нужно – завел знакомства, промышлял сначала тем, что таскал мастеровым краденую одежу, перешитое тряпье забирал, и нес на базар. Шмулику все хорошо давалось, за чтобы он не брался, поэтому, его ценили.
Шмуэль и Давид были сыновьями аптекаря Моше Зильбера, чья лавка была в Подкопаевском переулке. Дела у старого Моше шли не очень хорошо, лавка была маленькой, аптекарское ремесло двигалось не очень, Моше был стар, вдов, старший сын - сущее наказание, а младший, не дать, не взять, сонная муха. Старый аптекарь жил тем, что иногда выполнял заказы, с которыми некоторые боялись идти в обычные аптечные лавки, торговал лекарствами по мелочи, на пропитание хватало еле-еле. Но и этого испытания для представителя благословенного народа Всевышнему было мало. Однажды в лавку ввалились два крепких удальца пугающей наружности, с пудовыми кулачищами, и сказ их был таков, что ежели старый Моше хочет и дальше прозябать в своей никчемной лавке, придется ему исправно платить некому Кривому (человеку в определенных слоях известному, а звали его так, потому что он действительно был таковым) за пользование лавкой. А если нет, то пусть идет на все четыре стороны, и радуется, что он и его треклятые жиденята остались живы, а-то и их придавят, что б почем зря не топтали русскую землю.
Моше подумал, подумал, и дал крепко сбитым молодцам ответ: откуда у старого больного еврея такие деньги? Лавка кормит плохо, но отдавать ее он никому не подумает, потому что он обосновался здесь еще тогда, когда и этих двоих, и их страшного душегуба-главаря еще на свете не было. Так что, если господину Кривому будет угодно выставить на улицу убогого старого аптекаря и его детей, а самому для каких-то личных целей пользовать эту коморку, пусть покупает ее у Моше за хорошую плату, а не согласен, так пускай сам идет на все четыре стороны.
Только такие условия Кривого, похоже, совсем не устроили. И от того, вспыхнула однажды темной ночью аптекарская лавка, как щепка. Вместе с ней и все, что внутри находилось, включая и дряхлого хозяина.
Мальчикам удалось спастись лишь оттого, что в ту ночь несмышленышу Додику вздумалось всем назло доказать, что он не трусливая таракашка, а храбрый и сильный. Он условился с ребятами, что этой ночью ровно в полночь совершенно один отправится на Лефортовское кладбище, и пробудит там вплоть до самого рассвета. Обнаружив пропажу маленького брата, Шмулик побежал его искать. Чудом нагнал на середине пути, у Яузского моста, и оттягал за уши. Ни на какое кладбище Додик не попал, храбрость не доказал, уже приготовился держать ответ перед мальчишками, которые несомненно будут над ним смеяться, что зря хвастал, сам струсил, поди обделался еще не дойдя до указанного места. Но после случившегося ночью несчастья никакого ответа ни перед кем держать не пришлось. Не до этого стало.
Сиротская доля оказалась еще не слаще прежней. Хоть не привыкший медлить и горевать Шмулик, и приспособился к нынешней жизни, все-таки, если бы не пан Длуголенский, знавший отца и иногда захаживающий в лавку Моше то за одним пузырьком, то за другим, кто знает, как сложилась бы жизнь братьев.
Витольд Длуголенский предложил Шмулику помощь. Тот, конечно, сначала отказался, сказал, что и без подачек прокормит маленького брата, и сам голодным не останется. Но пан Длуголенский убедил его, что никаких подачек давать им не собирается, а просто желает дать Шмуэлю хорошую работу, потому что видит, что парень он смекалистый и ушами хлопать не привык. А ему такой и нужен, он давно к нему присматривается.
Шмулик подумал, подумал, потом взял, и согласился. Сначала долго, с вечера до самого утра они о чем-то толковали.
- Но только гляди, Шмуэль, - сурово сдвинул брови Витольд, - без мокрухи. Я повадки вашего брата знаю. А в моем деле мокруха дурно кончается. Уж если без нее никак, а что б за просто так человека порешить… я ее не признаю. И не прощаю. Если желаешь убийствами промышлять, ступай своей дорогой. Только парень ты смышленый, жалко.
Повидавший разного Шмулик поклялся, что никогда душегубством не занимался, и не станет. К чему ему? А интересная работенка ему по нраву. И стал Шмуэль работать при пане Длуголенском. А Додик был еще маленьким и оттого, никому не интересен.
Добрый пан поселил братьев хоть и в тесной, но уютной комнатушке далеко от прежнего места жительства, обул, одел, чтобы оборвышами не ходили, а все остальное уже зависело от Шмуэля – как работу свою будет выполнять.
Витольд Длуголенский был горазд на всякие премудрости, то в игорном клубе какого-нибудь простака обыграть в карты, то приезжего богатого растяпу хорошенько надуть. Без шустрого, умеющего прикинуться кем угодно Шмулика ему было не обойтись. Сыскивалась иной раз работенка и Додику.
А спустя несколько лет пан Длуголенский, получше узнав Шмулика, предложил ему поговорить с одним человеком. Объяснил, что в Москве он недавно, но человек толковый, собирается обжиться здесь. Дело у него хорошее, голова светлая, пану Длуголенскому приходится добрым знакомым. Но нужен ему верный хороший помощник. С виду, камердинер, что б всегда при нем был, а на самом деле – даже не слуга, а компаньон. Так как сам Витольд уже стар, при нем Шмулик ничего интересного уже не сыщет, а эта замена верная. Только додикова брата сразу предупредил – двуличности и неверности тот человек терпеть не станет. А если приглянутся, примет обоих, и Шмуэля, и его мальца-братца.
Знакомый пана Длуголенского, и, правда, оказался человеком обстоятельным. На Шмулика посмотрел оценивающе, но без вызова и презрения. К жиденятам дурных чувств не испытывал. Назвал сразу полным именем, и на «вы». Давида потрепал по плечу, дал денег, и наказал сбегать на Арбатскую площадь в «Кондитерскую Эйнема».
Господин Эрик был чудак, но Додику он отчего-то нравился. Целый день мог просидеть за колченогим черным уродливым чудищем, что стояло у него в гостиной. Чудовище, кстати, при помощи хозяина извлекало из себя поразительной красоты мелодии.
Однажды Додик набрался смелости, поднял крышку с клавиш и брякнул по ним пальцами, как это делал Эрик – зря. Ничего хорошего не вышло. Звук был рваный, уху тяжкий.
Владеть сим инструментом, похоже, умел только Эрик. Он вообще был ловкач, каких мало.
Эрик говорил, что обворовывать он никого не обворовывает, а создает пьесы, малоимущих же последнего не лишает, а для толстосумов мешком денег больше, мешком денег меньше - большого греха в том нет, на них грехи куда более тяжкие, и ничего, живут, жиреют, кошели пухнут.
То и верно.
Из всего было ясно, что Эрик никакой не душегуб, а голова у него, действительно, светлая, и хоть разговорчивостью и особой приветливостью он не отличался, а ходил все больше сосредоточенным и мрачным, Давид был уверен, сердце большое. Поэтому, к Эрику Додик привязался быстро, стал все чаще мечтать – вырасти бы, стать как Эрик!

А тут однажды, когда выходил со свертком из магазина колониальных товаров, откуда не возьмись появилась странная девица, упорно и настойчиво начала расспрашивать Додика про одного господина. И господином этим по всем описаниям был никто иной, как Эрик.
Давид хотел от прилипчивой барышни дать деру в ближайший переулок, ей за ним не угнаться – девчонки из-за своих юбок и рюшек бегать не умеют. Но предусмотрительная барышня мертвой хваткой вцепилась ему в плечо. Додик поморщился, попытался высвободиться, не получилось.
Сразу смекнувший, что здесь что-то нечисто, Давид тот час же сделался немым. А девица лишь настойчивее принималась за свои расспросы. Подступала к нему и так, и эдак.
Сначала Додик предположил, что из-за какого-нибудь романтического резона – глаза у нее горели таким безумием, что делалось страшно.
Только уж очень дотошной она была, и от того Додику сделалось тревожно. Уж не из полиции ли девчонка? Где это слыхано, что б в ищейки стали брать девиц?
Да нет, вздор! Быть не может. Но разговорчивее от этого не стал. Смотрел на взволнованную барышню недоверчиво, с прищуром.
- Мальчик, умоляю, не молчи! Скажи что-нибудь. Мне очень нужно, жизненно необходимо поговорить с этим господином. Ты немой? Скажи же что-нибудь!
Когда стало ясно – мальчишка рассказывать просто так ей ничего не станет, всунула ему в ладонь целковый.
- Ты просто скажи, где бы мне можно было его найти. Я спрошу у него одну важную вещь, и все. Больше мне ничего не нужно.
Ничего! Все вы так говорите, - думал Давид, однако, целковый сунул в карман штанов. У барышни хлынули из огромных, будто пятаки, глаз слезы, губы затряслись. Красивая, но припадошная, заключил Давид, и даже пожалел мамзель.
Не похожа на ищейку. Но если Додик так просто сдастся, и приведет ее к Эрику, а она потом окажется не той, за кого себя выдает, или приволочет синие мундиры, поди угадай, что потом от Эрика ждать. Он хоть дядька и хороший, но после такой глупости мимозничать с ним не станет, уши надерет, уж точно. К тому же, Давиду он верит, не смотря на то, что он совсем сопляк, подвести нельзя.
- Вам надо повидать одного мосье, - наконец заговорил Додик, и девица вся натянулась, как струна, часто-часто заморгала влажными ресницами, зарозовела. – Так?
Она кивнула.
- Ай, мамзель, при чем тут бедный Додик, сын старого Моше?
- Мне сказали, ты его знаешь. Знаешь?
- Зачем вы верите кому попало?! – Закатил глаза Давид, догадавшись, что с девицей можно завести продолжительный разговор. Уж больно у нее голос приятный, да и сама она ничего. Чего бы не выспросить у нее все в подробностях, кто такая, зачем к огольцам на улице пристает.
Любознательная девица в ответ на эти слова закусила губу, шмыгнула носом, снова собралась реветь.
- Ну положим, Додик вам поможет, - поспешил успокоить ее Давид. – Найдет какого-нибудь мосье…
- Какого-нибудь не надо! – Испугалась барышня. – Только того, о котором я тебе говорила.
Додик весело хмыкнул.
- Ну, положим, - снова загадочно произнес он, - я знаю одного похожего мосье. Только вот, принимать без особой надобности незнакомых девиц он не станет. Это я знаю точно. Говорите, чего вам от него надо. Я передам. Если он вас знает, поймет. Не знает, изволите не серчать. – И довольный своей смекалкой, подмигнул красавице. Славно придумано, как не крути, а Додик выходит главный человек, без него она ни туда, и не сюда. Если очень хочет видеть Эрика, пусть сначала поймет, что Давид Зильбер птица важная.
До чего же она была хороша! Собственно, господин Эрик тоже был не дурен собою, не удивительно, что такая красотка кусает себе локти. Небось, врюхалась по самые уши. Додик поиграл бровями. Пусть барышня и на него внимание обратит. Но та на него уже и не смотрела, что-то доставала из маленькой сумочки.
- Не надо на словах, - зашептала она на ухо Давиду. – Передай ему вот это.
Сунула ему в руки конверт. Ах, какая дальновидная, у нее и письмо заготовлено. С любовными стихами, что ли?
Теперь сомнений не было. Это не филерша, нет. Это простая втюхавшаяся девчонка.
- Обязательно ему передай. Пожалуйста. Я тебя очень прошу, мальчик Давид! – Слезно попросила она. И тут Додик растаял.
Сунул душистую бумагу за пазуху, взъерошил вихор, пообещал поручение выполнить. Но она вдруг снова схватила его за руку, снова зашептала:
- Если он пожелает передать ответ, сыщи меня в лейпцигских нумерах, что на Кузнецком. Только не обмани, я тебе верю!
- Обижаете сироту. Не хорошо, надо бы надбавить, - замялся Давид.
Девица заколебалась, посмотрела затуманенным взглядом, будто не сразу поняла, к чему он клонит. Додик на сей ее взгляд поднял руку, и прямо у нее перед носом сделал характерный жест, потер пальцами перед носом, мол, «плату бы увеличить». Тут она все сразу поняла, как не странно, мешкать не стала, добавила еще гривенник.
- Если принесешь ответ, дам еще!
Все-таки опасаясь, не наломать бы дров, Дадив на пути из лавки с колониальными товарами попетлял пол часа по переулкам, послонялся на улицах, дабы убедиться, нет ли хвоста, и только тогда припустил на Петровку, к Эрику. Очень хотел заглянуть в письмо, но конверт, как назло, был запечатан. Разорвешь, тот, кому адресовано письмо, сразу догадается, что кто-то сувал туда свой нос. Поостерегся, не стал.
Мосье Эрик, рыцарь, в которого была безумно влюблена прекрасная дева, при рассказе о письме и странной припадошной малость оторопел. Лицо вытянулось, брови поползли вверх.
- Ты, Давид, все правильно сделал, - с сдержанной улыбкой сказал он, и протянул руку, ладонью вверх, - ну где оно, твое письмо?
- Так вы, правда, ее знаете? – Извлекая из-за пазухи конверт, спросил Додик.
- Когда-то очень давно, в другой жизни. – Ответил непонятно Эрик, и зашагал в другую комнату, не спеша открывать конверт.
Вечером протянул Давиду прямоугольник бумаги, как и предполагалось – ответ. Ага, значит, и правда, знает. И даже решил ей ответить!
И как назло, конверт снова был запечатан. Устроили из живого человека почтового голубя, - думал насупившийся Додик, шагая по улице, и поддавая ногой камешки.
Красивая барышня будто его ждала, не успел Додик подойти к большим парадным дверям «лейпцигских нумеров», как та спустилась по главной лестнице, взяла за руку, отвела в сторонку.
Давид с торжественным видом медлил, пряча конверт за спиною, хлопал большими глазами навыкате. У барышни глаза были влажные, покрасневшие. Никак плакала?
- Шалом-Алейхем Давид! Я так тебя ждала!
Додик опешил.
- Так ты на нашем языке говоришь? – Прошептал он, оглядываясь назад, будто боялся быть услышанным.
- Знаю немного. Папа учил матушкиному языку. Я знала, что мы с тобою подружимся. – Печально улыбнулась она. – Так принес? – Спросила она дрожащим голосом.
Многозначительное покачивание головой и молчание она поняла сразу же, сунула ему в карман что-то позвякивающее. Додик улыбнулся – не обманула. Видно, и, правда, прижало. И на что эти взрослые только тратят свою жизнь? Дурацкая любовь – на поверку всегда глупые забавы. Вот и Эрик туда же, а с виду такой серьезный человек.
Девица так растрогалась, что поцеловала Додика в щеку, крепко-крепко. Негодования к красивой барышне больше не было, наоборот, Давид потеплел к ней пуще прежнего.


* * *

Конверт в нетерпении Кристина открыла на ходу. Зашла в залитую негреющим солнцем комнату, прикрыла дверь, принялась читать. Острым аккуратным почерком было начертано несколько строк:



Вероятно, подпись «Э.П.О» означало «Эрик. Призрак оперы».
Не жестокая ли это шутка, назваться таким именем? Хотя, может быть, это всего лишь совпадение, и загадочного незнакомца зовут каким-нибудь Эдуардом Платоновичем или Павловичем, или еще как-нибудь, а «О» это всего лишь первая буква фамилии.
Уж больно вся история была невероятна. Как возможно встретить в чужой стране человека, которого давно нет в живых? Но если все сложилось таким замечательным образом – и мальчик Давид, и незамедлительный ответ на письмо, может быть, это воля самого Всевышнего? И сегодня она получит ответы на свои вопросы. А может, мальчонка все напутал, и передал письмо какому-нибудь совсем другому человеку?


* * *


Не прошло и двух минут, как Кристина зашла в номер. Не успела его как следует рассмотреть, как дверь снова открылась, и через секунду захлопнулась.
Наконец-то, сейчас она узнает – была ли это злая шутка или же в этом мире все-таки случаются чудеса.
Она обернулась, и вскрикнула. На пороге стоял уже знакомый ей господин, несомненно, тот самый, которого она видела в ресторации.
В черном английском сьюите, на котором ни единой складочки, ни пылинки, в белом шелковом галстуке с жемчужной заколкой – смотрелся невероятно эффектно.
Достал золотой брегет, щелкнул крышечкой, сам себе кивнул головой, словно соглашаясь с какими-то своими мыслями, и лишь только после этого очень внимательно посмотрел на Кристину:
- Вы невероятно пунктуальны, мадмуазель. Опоздали на тринадцать секунд. Но это не страшно.
Кристина лишилась дара речи, прижала обе руки к груди, в которой бешено колотилось несчастное сердце.
- Вы хотели меня видеть? Я не мог отказать столь очаровательной сударыне. Я пошел вам на уступки, и вот я здесь. Предлагаю перейти от вступительной части к главной.
- Вы будто надо мной издеваетесь. Ради Христа, - взмолилась барышня, нервно заламывая пальцы, - скажите, кто вы есть на самом деле! Если это ошибка или злая шутка, клянусь вам, я забуду все это, хоть это будет и нелегко, и обещаю не держать на вас зла, надеюсь, что и вы тоже за доставленное беспокойство. Но в вашей записке есть подпись, которая слишком красноречива. Вы подписались «Э.П.О.», что это значит? Эрик, Призрак оперы?
- Вы проницательны, Кристина. Совершенно верно. – Улыбнулся мужчина особенным образом.
- Но это, ведь, невозможно. Вы знаете мое имя. Может быть, вы знали и его?
- Безусловно, знал. Если уж так случилось, я не считаю нужным продолжать фарс.
Кристина вздрогнула, схватилась за виски, будто опасалась, что голова сейчас лопнет, как мыльный пузырь.
- Я не мог его не знать, Кристина. Ведь он был частью меня.
- Не может быть! Кто вы?
- Меня по-прежнему зовут Эрик. Я согласился на этот разговор, и позвал вас сюда, потому что вы, моя дорогая ученица, то есть, бывшая когда-то моей ученицей, оказались весьма догадливой и настойчивой. Это ценно. Лгать я вам больше не хочу. Заметьте, это не я искал вас, это вы, как обезумевшая, начали меня разыскивать. Я даже боюсь спрашивать, как вам это удалось. Вам нужна была эта встреча? Вы получили ее.
- Но возможно ли это? Я никогда не думала, что встречу вас снова. Тем более, здесь. Мадам Тереза говорила, что вас больше нет в живых.
- Мы о многом даже не помышляем в этой жизни. Поверьте мне, Кристина. Полагаю, это не было ложью с ее стороны. Она и впрямь так считала.
- Но ваше лицо! Оно изменилось, оно не похоже на прежнее, вы стали другим. Вы больше не носите маску. И теперь вас не отличить от всех остальных людей. – С легким разочарованием заметила Кристина. – Это настоящее чудо.
- Никаких чудес не бывает, Кристина. – Он прошелся по комнате, и остановился у окна, повернувшись к собеседнице спиною. - Это слишком длинная история. Думаю, сейчас она будет не к месту. Мне куда любопытнее узнать, зачем вы так яро искали меня, и что вы здесь делаете, разве виконт не ваш супруг?
- Боюсь, эта история тоже очень длинная. Когда я увидела вас, я не поверила своим глазам. Я должна была удостовериться, что вы не тот, кого бы мне так хотелось видеть перед собою, иначе бы я сошла с ума. Я была уже близка к сумасшествию. Снова этого кошмара я бы не перенесла. Что касается виконта, Рауль мне не супруг. А я ему не жена. Я… после того случая в опере по Парижу поползли разные слухи. Мое имя стало поводом для насмешек. Люди говорили – какое будущее ее теперь может ждать после того, как она побывала в лапах чудовища? – Кристина вдруг вздрогнула, и виновато посмотрела на Эрика. Но тот стоял к ней спиной, смотрел в окно, и лицо его видеть было невозможно. – Кто отважится взять ее замуж? Опозоренной девице не выйти замуж за знатного человека, а ей и вовсе теперь одна дорога.
Рауль сначала был ласков и добор ко мне. Узнав, что вас больше нет, я думала, что не смогу с этим жить. После той ночи мой разум и тело отказались жить прежней жизнью, мой рассудок помутился. Это были самые страшные дни и ночи, которые я переживала когда-либо. Рауль заботился обо мне, вызывал самых лучших врачей Франции, я насилу ожила. Никто из врачей уже не верил, что я приду в себя, снова смогу быть прежней. Нет, прежней я не стала, но каким-то чудом я осталась жить, я выздоровела. А когда дошло дело до свадьбы, пересуды в обществе испугали Рауля. Граф, брат Рауля, был против нашего союза. Сначала он говорил ему, что иметь безумную жену будет невыносимо, что я рано или поздно сойду с ума, а дети будут наполовину безродными, потому что я сирота, что жениться на женщине, чья честь запятнана, глупо, это опорочит их фамилию. О, это ужасный человек! А Рауль привык его слушаться. Это я поняла потом. Рауль теперь, верно, женится на какой-нибудь женщине своего круга. Я поняла это, когда свадьба все откладывалась и откладывалась. Сначала я переживала, боялась, но после поняла, что не ощущаю ничего, кроме усталости, мне все равно. Я ждала, когда Рауль оставит меня, думала вернуться к мадам Терезе и Маргарите, уж они-то приняли бы меня. Но он не отпускал меня!
- А зачем вы приехали сюда?
- Так вышло. Мне отчего-то казалось, что это Филипп уговорил Рауля взять меня сюда. – Откровенно признавалась Кристина. – Увезти меня очень-очень далеко. В чужую страну. Сначала я не соглашалась, а потом силы мои иссякли, бороться было ни к чему. Какая разница, где принимать медленную мучительную смерть? Ведь тело мое и душа уже были безвозвратно погублены. – Сцепленные в замок Эриковы пальцы дрогнули, он развернулся к Кристине лицом. И та с жадностью впилась в его лицо взглядом, будто видела впервые. - А что мне оставалось делать? В Париже мне теперь нет места. А роль содержанки мне противна. Там он меня держит в золотой клетке. Купил для меня дом. Дарил подарки. Только на что мне все это? Был ребенок – не стало. Я думала уйти. Уехать далеко. Но граф побоялся, ведь наследник. Рауль ничего не знал, он вообще мало интересовался моим самочувствием, и чем я жила после пожара в опере. А я, что с меня взять, нога подвернулась, вот неуклюжая Кристина и оступилась на лестнице.
- Зачем вы согласились на все это? Тереза! Где была Тереза? – В голосе пробилась предательская хрипотца.
На бледном лице раздавленной стыдом Кристины выступила легкая краска.
- Она ничего не могла сделать. Врачи запрещали мне переутомляться и тревожиться. А Рауль говорил, что встречи со старыми знакомыми напоминают мне об ужасном прошлом. Моя жизнь стала кошмаром. Я перестала есть, перестала пить, думала, силы оставят меня, и я умру. Но этого не случилось. Другого пути не было. Врачи вечно были рядом.
Он сделал шаг к ней. Остановился.
- Но зачем вы позволили этим людям сломать вас?
- Вас для меня больше не было. И в вашей смерти была виновата я. Я заслуживала самого ужасного наказания. И я видела только один выход. Признаюсь честно, я даже не сопротивлялась. Наоборот, желала этого. Но не из-за чувств или страстного желания. Я возненавидела себя, и посчитала вступление в этот ад по собственной воле – единственным спасением души.
Он болезненно поморщился.
- Что за решение – растоптать свою жизнь?
- Я должна была искупить свою вину. Ведь я не заслуживала ничего лучшего. Какая судьба может ждать убийцу, погубившую живого человека? Для меня не было другого пути. Я пожелала бы не дышать больше, умереть. Но Всевышний, видимо, посчитал это слишком легким избавлением от мук, и не позволил мне этого.
- Я думаю, любивший вас Призрак не одобрил бы этой жертвы, Кристина.
- Но его ведь больше не было.
- Тем более. Мертвым такие жертвы ни к чему!
Кристина сожалеющее вздохнула. Эрик подошел к ней совсем близко, наклонился.
- Что они с тобою сделали? В кого превратили? В ту, которую не принято любить?
Он, было, хотел поцеловать ее в сомкнутые уста, но Кристина его оттолкнула, разгневанно вскричала, перейдя с «вы» на «ты»:
- Да! В ту самую! А тебе самому теперь что от меня надо? Что и всем от такого сорта женщин, как я теперь? Хочешь посмеяться? Конечно, ведь ты теперь другой, тебе, Эрик, теперь легко. Ты человек. А я чудовище с разбитой душой. Уродливое и противное. Зачем ты меня сюда позвал? Поглумиться? За номер уплатил, думаешь купил?
- Откуда тебе знать, зачем позвал?
Подбородок Кристины задрожал, она вскинула руку, и узкая ладонь ударила ее собеседника по щеке. Раздался звонкий шлепок. Потом еще и еще!
- Хватит! Это уже переходит все границы. Я не давал вам права вцепляться мне в лицо! – Громко объявил он.
Кристина закусила нижнюю губу, и бессильной ярости ударила его кулачком в грудь.
- Хотите узнать, сколько я стою и насколько доступна? Так вот, не доступна!
- Вы искали со мною встречи, только чтобы отхлестать по щекам, как последнего мерзавца? - Кристина вспыхнула. То ли от возмущения, то ли от стыда.
- А вы, вы не мерзавец ли? Все считали вас мертвым, а вы живехонек!
- Моя вина перед вами, Кристина, всегда была лишь в том, что я безумно любил вас…
Кристина оторопела, всхлипнула, закрыла лицо ладонями, постояла так несколько секунд, потом вдруг развернулась и выбежала прочь.



Нынешний хозяин флигеля Витольда Длуголенского сидел в гостиной в кресле с высокой спинкой, обессилено положив руки на подлокотники. Галстука на нем не было, ворот белоснежной без помятости рубашки расстегнут (вероятно, для облегчения дыхания – выглядел он ужасно бледным), серая жилетка не снята. Веки смежены, дыхание ровное, немного замедленное – по видимости, дремал.
Итак, вот что на самом деле связывало Кристину и молодого виконта. Вот почему на молодоженов или на влюбленных, сгорающих от африканской страсти, они совершенно не походили. И самовлюбленный чрезмерно неприятный Эрику виконт вел себя с Кристиной вовсе не так, как надобного вести себя с супругой. Был между ними и холод, и отчуждение. Не миловались, восторженно друг на друга не смотрели. На прогулке они специально перешли на французский, что б извозчик их не понимал. Но им, конечно, было неведомо, что ванька прекрасно понимает не только французский, но и еще несколько иноземных диалектов.
Выходило, что Кристина с виконтом друг другу совершенно чужие. Только Эрик до сих пор никак не мог понять, радостно ли ему от этого, горько ли?
Услышав легкие, почти неразличимые в густой темноте шаги, он резко открыл глаза. Вошедший Длуголенский отчетливо увидел две сверкнувших точки в полутьме комнаты.
- Я потревожил твой отдых, Эрик? – Спросил непрошеный гость.
Хозяин ничего не ответил.
- С момента, как стемнело, ты не зажигаешь света. Я думал, тебя нет дома. Но Додик сказал, что ты вернулся после полудня, сел в кресло, и так и не пошевелился. Что-то произошло?
- Ты пришел проверить – жив ли я? Сомневаюсь. Ты что-то хотел, Витольд?
- Да, - улыбнувшись, развел руками старик, - самого обычного разговора по душам.
- По душам. – Эхом повторил голос из черноты комнаты. – Я не настроен говорить сейчас по душам, Витольд. Моя душа давно разучилась говорить.
- Так не бывает, - садясь в соседнее кресло, ответил Длуголенский, - она всегда все чувствует и говорит. Если жива, конечно. Если ее не убить. Но без души человек и сам труп. А ты пока более чем живой. Значит и душа твоя живет вместе с тобою. Позволь ей разомкнуть уста, она скажет куда больше, чем ты думаешь.
Эрик не спешил давать ему ответ, сидел неподвижно.
- Все это время, что мы знакомы, Эрик, меня мучает один вопрос. Почему ты, здоровый молодой мужчина в самый первый день нашего знакомства так легко и запросто согласился на игру, в которой ставкой была твоя жизнь? Мне иногда и по сей день, спустя несколько лет, кажется, что в тебе нет ни привычного инстинкта сохранения своей жизни, ни страха перед смертью… Возможно ли это?
- Все просто. Когда этот мир становится слишком скучным, когда превращается в ад, перестаешь бояться другого ада и смерти, чрез чьи врата в него попадаешь.
Длуголенский покачал головою.
- Я привык ставить свою жизнь на кон. Я давно не играю с людьми. Я предпочитаю держать партию с другими силами.
- С какими же?
- С Судьбой. Роком. Фатумом. Назови, как тебе угодно.
- Испытываешь фартовость, Эрик?
- Нет. Просто, рано или поздно кто-нибудь из нас двоих проиграет
- И кто же останется в выигрыше?
- Не знаю. Это я и хочу проверить.
Длуголенский, видно, не нашелся, что сказать на это, от того просто молчал. Эрик же был в раздумьях, никакого внимания на Витольда не обращал, и думал исключительно о своем. Подумать до утра, а потом снова начать обычную жизнь.
Следующим днем же после обеда, умывшись, побрившись и переодевшись, собрался, и уехал сначала на ипподром, потом в охотничий клуб на Воздвиженку. Пробыл там до глубокой ночи, все, что угодно, только бы не думать о том, что случилось несколькими днями раньше.


* * *

По мягкому недавно нападавшему снегу бесшумно подъехали сани. Эрик вышел, расплатился с извозчиком и отпустил его. Сам, не спеша, пошел по направлению к воротам. Вдруг в тени что-то шелохнулось. Тонкая темная фигура стояла у чугунной паутинки ворот и слегка покачивалась. Эрик замедлил шаг, вовсе остановился, присмотрелся к странному ночному визитеру. Дернул бровью, подошел к решетке. Вдруг этот кто-то вздохнул, и Эрик понял по мягкому вздоху, что это женщина. Значит, гостья. Но не поздно ли для визитов?
За вздохом ничего не последовало, и он сделал несколько шагов к воротам, готовый в них войти.
- Да стойте же! – Вдруг раздался осипший женский голосок. - Я думала, я никогда уже вас не дождусь!
Эрик узнал до боли знакомый голос.
- Что вы здесь делаете, Кристина? Даже уже не буду спрашивать, как вы нашли дом, где я проживаю.
- У меня появился один чудесный друг. – Загадочно произнес женский голос. – Но об этом позже.
- Что вы здесь делаете? – Окинув ее быстрым взглядом, поинтересовался Эрик.
- Ждала вас.
- Ночью? На морозе?
- Мне нужно было с вами поговорить. Я пришла к вам, но вас не было.
- Дома должны были быть Шмулик или его брат.
- Я говорила, похоже, с вашим камердинером.
- И он не предложил вам подождать меня в доме?
- Нет, нет, предложил. Я сама отказалась. Я посчитала более верным подождать вас снаружи. Кто же знал, что время перевалит за полночь. Где вы были?
- У меня были дела.
- Дела? После полуночи?
- Дела могут быть в любое время. – Совершенно невозмутимо ответил мужчина. - О чем вы хотели поговорить, если остались здесь вплоть до ночи?
- Вас смущают поздние визиты?
- Меня – нет.
Девушка обиженно шмыгнула носом, в ответ на это ее собеседник сделал неожиданное: подошел к ней совсем близко, вскинул правую руку, левой стянул с нее перчатку, и дотронулся теплыми пальцами до ее лица. Кристина даже не пошевелилась. Верно, совсем закоченела.
- У вас ледяной нос, - молвил он, глядя на Кристину сверху вниз. - Вы не желаете продолжить наш с вами разговор в доме? Здесь довольно холодно, а вы, похоже, вся промерзли. Полагаю, та, которая не придает значение ночным визитам, не станет пренебрегать посещением моего дома глубокой ночью.
В доме в такой час было темно. Признаков жизни к удивлению Кристины, не было. Похоже, если здесь и была прислуга, она не имела обыкновение надоедать хозяину своим обществом. Так даже лучше, - подумала она. – Никто не будет мешать.
Дом был замечательно просторным и уютным. На стенах висели картины. Чрезмерной помпезности в обстановке не наблюдалось, и в то же время, здесь было все, чтобы обеспечить самое комфортное проживание. Они прошли в переднюю, оттуда в гостиную, где Кристина обнаружила фортепиано. От чего на сердце стало спокойно и хорошо, будто бы она увидела старого дорогого друга.
- Удивительно, что я не обнаружил вас в виде ледяной статуи, Кристина. Зрелище было бы, несомненно, прекрасное, но, увы, нерадостное. На вас лица нет. Вам нужно придти в себя. Самый верный способ – ванна. Там есть горячая вода.
- Спасибо. Но думаю, это лишнее. – Сбивчиво заговорила Кристина, густо краснея, и думая, что на самом деле, идея весьма привлекательная.
- Хорошо, тогда в виде второго варианта могу предоставить свои услуги. – С серьезным видом предложил он.
- Что?
- Мне крайне не хотелось бы, чтобы вы Кристина, заболели. Придется приготовить чай.
Кристина закусила пухлую губку, видно устыдившись свих мыслей.
Оставаться одна в гостиной мадмуазель Даэ не пожелала, последовала за хозяином на кухню. Скромно села за стол, сложила на коленях закоченевшие руки.
Эрик споро управлялся с приготовлением чая, видно было, что не привык полагаться на чужую помощь. Поставил на огонь чайник, загремел чашками, даже поинтересовался, не желает ли она к чаю варенья. Варенья Кристина не пожелала.
- Какая честь для дамы, – делано улыбнулась она, – сам призрак оперы потчует меня чаем.
Эрику, кажется, шутка по вкусу не пришлась. Он поневоле вздрогнул, нахмурился пуще прежнего, и вовсе развернулся к ней спиной, что было ну совершенно против всех хороших манер. В тот же миг раздался глухой звон – хозяин выронил из рук маленькую серебряную ложечку. Чертыхнулся, невзирая на присутствие барышни. Снова загремели чашки с блюдцами.
Гостья сразу же устыдилась своих слов, но повернуть все назад было уже невозможно. Что сказано, то сказано. Сама виновата. А ведь пришла мириться!
Она пила горячий чай маленькими глоточками, Эрик сидел за другим концом стола, молчал, барабанил пальцами по столешнице.
- Так что вас привело ко мне снова, Кристина? – Не выдержал он.
- Я пришла извиниться. – Очень тихо сказала Кристина. Ответ дался ей с трудом. Видно было, что внутри нее шла какая-то борьба.
- Извиниться?
- Да. Просить прощение за то, что была слишком резка. Мы с вами не совсем хорошо расстались в прошлый раз. Признаю, по моей вине. Простите мне мою несдержанность. Мне бы не хотелось, чтобы вы держали на меня обиду.
- Если вы пришли за прощением и желали узнать, не держу ли я на вас зла, то можете не беспокоиться. Скажу без утайки, когда тебя хлещут по щекам, это неприятно, но я готов снести даже пощечины, при условии, если моего лица касаются ваши руки. Не желаете ли еще приложить свою чудесную ручку к моим щекам?
Сказал, и замолчал. Уж больно наигранно как-то получилось. В самый раз в книжку какую-нибудь фразу вставлять.
- Довольно! – Повысила голос Кристина, и вскочила на ноги. – Вы как были паяцем, так им и остались. Благодарю вас за гостеприимство.
- Полагаю, что после горячащего чая вы не вздумаете ехать ночью по морозу через весь город? – Он поднялся на ноги вслед за ней, преградил ей дорогу. – К тому же, это опасно. Извозчика в такой поздний час придется ждать долго. Снова замерзните.
- На что вы намекаете? – Попыталась возмутиться Кристина, но ведь и то, верно, не поспоришь. Будто бы все было против нее.
- На то, что ради вашей же безопасности не могу вас сейчас отпустить.
Кристина бессильно опустилась обратно на стул.
- Хотите запереть меня здесь? Сделать своей заложницей? Как это похоже на вас!
- Я умоляю, - Эрик устало потер глаза, встал перед Кристиной вполоборота, - оставьте этот тон. Вы искали меня, хотели поговорить. Давайте же поговорим с вами, я уверен, нам есть о чем.
Кристина, кажется, и не думала долго сопротивляться. Села на краешек стула, выпрямив спину, сложила руки на коленях, наклонила голову, готовая слушать. И в этой стремительной послушности было что-то потаенное, известное только ей одной.
- Если вы боитесь, что я могу причинить вам вред, заперев в своем доме, даю слово чести, я не стану вас ни к чему понуждать, вы в полной безопасности. Я пальцем вас не трону.
- Что ж, думаю, нам и правда, есть о чем еще поговорить. Но я не знаю, что вам еще сказать, - пожала острыми плечиками собеседница, избегая смотреть в глаза Эрику. – Я вам уже все рассказала. Добавить мне нечего. Теперь вы все знаете о вашей Кристине, которая была когда-то ученицей, но так и не стала великой певицей и актрисой. И виконтессой тоже не стала. Я вообще стала лишь той, - с горечью вздохнула она, - коих в приличном обществе принято не поминать. Тенью, с печатью позора.
- Мы живем. И совершаем ошибки. Ничего постыдного в этом нет.
- А вы совершали ошибки?
- Все совершают. И я тоже.
Брови Кристины слегка приподнялись. Было видно, что она искренне удивлена.
- Я так страдала, мне было так больно. Все это время. Я всматривалась в лица прохожих. Я лелеяла тайную мечу – увидеть ваше лицо среди многолюдных прохожих. Вы не представляете, что это такое, каково это ощущать. – Ее голос прерывался от волнения. - Скажите – это глупо? Конечно! Ведь я думала, что вы мертвы. Но сердце нарочно диктовало мне свои, неведомые разуму условия. Каждую ночь я засыпала с мыслью - услышать голос своего Ангела, чтобы он снова вел меня и покровительствовал. Рассудком я понимала, что это невозможно, что я больше никогда не увижу вашего лица, не услышу голоса. Как я не сошла с ума – я не знаю. Ведь я сама определила свою дальнейшую судьбу. Ведь все знали, Призрак мертв. Это я была во всем виновата. И только потом поняла, что всю жизнь ждала именно вас! – Эрик нервно дернул тугой ворот рубашки. - Но я не ошиблась. Сердце мое не ошиблось!
- Что вы такое говорите? – Глядя в ее огромные карие очи, спросил он нетвердым голосом.
- Вам сложно теперь в это поверить, да? А мне понадобилось несколько лет, чтобы понять, что я чувствовала к вам на самом деле.
Что? Что чувствовали? - Хотел он уточнить у нее. Но не смог. Вопрос так и остался не вымолвленным. Застрял в горле.
- Зря вы так казните себя! Призрака убили не вы. Призрака убил я. Чтобы начать новую жизнь, мне необходимо было убить старую. Мне нужно было убить его раз и навсегда. И его больше нет. – Сжав кулаки, ответил он.
- Как вы это сделали? Мадам Тереза говорила, что видела ваш труп. Она не могла лгать. Она так долго плакала после этого.
- Это не важно. Скажу лишь, что это было не так уж и сложно. Видно, высшая сила сама мне помогла в этом.
- Вы убили человека? Специально?
- Я не желал этой смерти. Но если бы я этого не сделал, он убил бы меня. Я оборонялся.
Кристина замолкла, опустила голову, заморгала, сбрасывая с длинных ресниц слезинки.
- несколько лет назад я бы вам не поверила, а сейчас отчего-то верю. Верю! – Вздохнула. Помолчала. Потом вдруг спросила: - Вы меня все еще любите?
Но ответа не было.
- Простите. Конечно, вы сейчас совсем другой. Странно было бы надеяться, что эти глупые чувства еще могут быть живы.
- Кристина, дело совсем ни в этом.
- А в чем же?
- Если вас теперь не пугает лицо, это не значит, что вас не испугает многое другое. Я отнюдь не стал лучше.
- Господи, о чем вы?
- Я когда-нибудь расскажу вам, но не сейчас. Только, боюсь, вы станете презирать меня пуще прежнего.
Кристина открыла свою сумочку, и извлекла оттуда что-то крошечное, поблескивающее в свете ламп искорками. Протянула это Эрику. – Помните?
- Что это? – Сначала не понял он. – Ах да. Разумеется. – Он взял в руки очень знакомое ему колечко. Повертел, рассматривая в который раз. – Я думал, что уже никогда не придется увидеть его.
- Мне отдала его мадам Тереза. Оно было на том человеке, который был вами.
- Оно не счастливое, Кристина. Это кольцо приносит только несчастье. Вы достойны лучшего. – Повертел в руках. Положил на стол. - Думаю, нам будет удобнее продолжить разговор в гостиной, вы не находите? И перестаньте плакать. Разве у вас на это есть причины? Я не злюсь на вас, мы с вами старые знакомые, наша встреча должна быть радостной.
Он взял ее за руку, и повел в другую комнату.
- Расскажите-ка, лучше, Кристина, - попросил он, когда девушка села в кресло, уютно устроилась там с ногами, и кажется, действительно передумала плакать, - как вам удалось отыскать меня.
- О! Это было непросто. После той встречи я поняла, что не смогу спокойно жить, я должна увидеться с вами. Но никакой возможности для встречи я не имела. У меня был лишь один выход – испытать судьбу. И я решилась. Пришлось несколько дней спустя вернуться на место нашей встречи. Когда ливрейный, при котором происходила наша беседа, снова дежурил у дверей. Пришлось дать ему денег. – Сказала она, и покраснела. – Он ничего толком мне не ответил. Сказал лишь, что видел вас только пару раз, но однажды с вами был один мальчик, которого зовут Давид. Возможно, он сможет мне помочь. Скажите, мне показалось, или этот человек, действительно, вас знает. А говорить об этом мне побоялся из-за каких-то соображений?
- Вы правы. Знает. – Коротко ответил Эрик, и улыбнулся.
Кристина улыбнулась ему в ответ. Смущенно, едва заметно.
- Я, верно, выглядела в глазах этого человека женщиной не самого порядочного поведения. Но клянусь вам, в тот миг меня это ничуть не заботило. Мне нужен был мальчик Давид, а ливрейный сказал, что он часто наведывается в магазин колониальных товаров.
- Верно. – Коротко кивнул Эрик. – Иногда я посылаю его за кофе.
- О господи, сколько мне встречалось этих мальчиков, рядом с этим магазином. На счастье у мальчика Давида была отличающая его от всех прочих шапочка. И мне повезло, я, наконец, его встретила. Он оказался хорошим ребенком, но сначала всячески отказывался что-либо мне говорить.
- Поразительно! Вашему дару позавидует любой сыщик.
- Совсем нет. Я была будто не в себе. У меня оставался всего один шанс, вот я и решила передать вам записку.
- О да, вы были чрезмерно настойчивы. Настолько, что Давид принял вас за сотрудника сыскной полиции. И был крайне удивлен, что в филера стали брать женщин.
- Что? – Запуталась во множестве незнакомых слов Кристина. – Полиция? При чем тут полиция?
- Совсем не при чем. Не берите в голову. – Оставил без ответа ее вопрос Эрик.
- Я очень благодарна Давиду, что он передал вам записку. А потом мне – вашу!
- Давид хороший мальчик. Но для меня осталась неразгаданной еще одна загадка, Кристина. Вы очень сносно говорите по-русски. Откуда? Я никогда не слышал, как вы говорили бы на этом языке в театре.
- В этом не было никакой нужды. Меня учил отец. Совсем немного. Он много ездил по свету, знал несколько языков.
- Похоже, вы унаследовали от своего батюшки прекрасные способности к языкам.
- Может быть и так. Отец многому меня учил. Моя матушка была родом из другой страны, отец часто рассказывал мне про нее. Она умерла, когда я родилась, мне не посчастливилось ее узнать. Рассказу отца были единственной памятью о ней. А вы? Как вы сами оказались здесь?
- Все очень просто, Кристина. – Сцепил пальцы Эрик. - Куда же еще возвращаться побитому псу, как не в нору, в которой он когда-то родился.
Кристина захлопала глазами.
- Я столько о вас не знала.
Он достал брегет, открыл крышечку.
- Что ж, Кристина, время позднее, я думаю, вам нужно отдохнуть. Вы ведь не передумали? Я рад такой гостье, как вы. Только как быть с вашим другом детства?
- С Раулем? Вы думаете, его обеспокоит мое ночное отсутствие? Не думаю. Он вообще не имеет привычки меня искать. Проведет эту ночь как обычно, где шумно и весело. Зачем ему заглядывать ко мне в номер?
- В таком случае, весь дом в вашем распоряжении. Пойдемте, я покажу вам спальню.
Спальня Кристине понравилась. Судя по всему, была хозяйской. Чувствовалось, что в комнате раньше жили. Так даже намного лучше, не хотелось спать в мертвой комнате.
Хозяин, похоже, изрядно волновался, хоть и не подавал виду. Достал из платяного шкапа черный бархатный халат с золотыми кистями. Судя по размеру, свой собственный. Женской одежды в доме не было никакой, и Кристине почему-то сделалось от этого спокойно и радостно.


* * *


Не нравился Якову Длуголенскому этот вечно скребущий носом потолок и холодный Эрик. За несколько лет так и не подобрал он ключик к этому субчику. Да и, по правде говоря, не особо и хотелось.
А что отец благоволил к нему, так глупость неимоверная. А главное, убедить отца в этом ну никак не удавалось. Уж какие доводы он не приводил, как только не пытался. Ну как ему еще втолкуешь, ежели человек и слушать не желает?
Яков своего негодования не скрывал, смотрел на Эрика так, будто его законный сыновний статус терпел крах, и виной тому был никто иной, как невесть откуда взявшийся отцов прихвостень.
- Странный он тип, - прищурив один глаз, говорил Яков отцу. – Женщин у него не бывает, проституток не посещает, с кокотками в ресторанах и прочих заведениях знакомств не заводит. Не понятно. Все один, да один. Ходит, тяжелым взглядом всех обводит. Про себя толком никому не рассказывает. Чего ты в нем такого увидал, чего в других нет? Какой он, к черту, знакомый тебе. Так, седьмая вода на киселе.
И что думаете, помогало? Нисколько. Родного сына Витольд за такие слова попрекал, а с самозванцем закрывался в кабинете, и вел какие-то длительные разговоры. Яков аж с лица спадал, внутри все так и закипало. Взять бы этого умника за шкирку, да одним мощным пинком выкинуть как блудную собаку на улицу.
От того, когда сегодня ночью Яков увидел в окно, как две фигуры направляются к парадным дверям соседнего флигеля, сон у него, как рукой сняло, загудело в груди какое-то недоброе чувство. Что хозяин глубокой ночью вернулся – это привычное дело. А вот, что не один, это уже интереснее. Все бы еще было ничего, да вот вторая фигурка была слишком уж маленькой и слишком тоненькой в сравнении с большой и широкой хозяйской.
Подождал некоторое время, вышел на улицу, закурил. Ночь была ясная, лунная.
Света в доме хозяин зажигать не стал. Только на кухне. Окно святилось желтым прямоугольником долго. Около часа, не меньше. Потом погасло. То-то, давно пора. Полоумный он что ли? За какой такой надобностью бабу на кухню вести? Не запекать же ее с яблоками, как утку, собрался?
Потом дело приняло свой нормальный ход – тускло засветились окошки спальни. Яков густо сплюнул себе под ноги, без доли смущения или угрызения совести пошел к соседнему флигелю. Эх, жалко, зима, окон не открывают, не слыхать ничего. Может, ухватиться за выступ, да подтянуться, заглянуть в окно, что там внутри? В комнате все равно ничего не услышат, не заметят, в такие моменты глядеть по сторонам не принято.
Потом подумал, подумал, и решил, что слишком много чести, еще в его окна, как вор, пялиться. И без того все ясно как день. Подождать до утра, а там все само собою станет понятно. Отец поутру непременно навестит своего любезного друга, он так почти всегда делает. Найти причину, да пойти вместе с ним.
Но утром по Яшкиному но вышло. Когда отец услышал, что Эрик был не один, навещать его он, к удивлению Якова, не спешил.
- Сегодня у нашего общего знакомого, - с иронией и каким-то особым выражением хитрых глаз, начал он, - была в гостях прехорошенькая особа. Посреди ночи заявилась, так и осталась. Сегодня, поди, до самого полудня почивать твой Эрик будет.
Витольд оторвал взгляд от газеты и спокойным голосом изрек:
- И что в том удивительного? Обычная это девица или не обычная, у него на то есть полное право.
- Ну, сие милейшее создание уж точно не девица. – Скабрезно усмехнулся Яков. - А после сегодняшней ночи так и трижды не девица. Если ею и была, то сегодня вся вышла.
Кажется, с любопытством не удалось справиться даже самому Витольду. И сразу после завтрака он отправился к своему другу. Яков решил не упускать момента, и потрусил за ним. Все-таки, страсть как интересно!
Едва ступили на порог, как парадные двери открылись, и перед ними предстал хозяин. Как всегда опрятный, при костюме, в черном пальто и цилиндре. Будто собирающийся вот-вот уходить (ни много, ни мало, на какой-нибудь светский прием). Растерянно похлопал замечательными зелено-голубыми глазами. Явно, не ожидал такого паломничества к дверям своего жилища. За спиной у него показалась молодая хорошенькая особа – видимо, тот самый предмет проходившего ранее разговора. Так как на ней тоже была одета верхняя одежда, по всей видимости, эти двое собирались уже уходить.
Однако Эрик сразу понял, что гости настроены решительно, и так просто он не отделается. Поздоровался с Витольдом, его сыну просто кивнул.
- Не ждал вас, господа. – Сказал он и ни один мускул на лице не дрогнул. Отступил на два шага в сторону, что бы не загораживать обозрение даме, и все с той же строгой миной продолжил: - Хочу представить вам, Кристина, это пан Длуголенский. Мой знакомый. Иногда имеет обыкновение завтракать здесь, за компанию со мною. Ну а это его сын, Яков.
Девушка улыбнулась и слегка наклонила голову, поежилась под пристальным взглядом одного из мужчин, того, что был моложе. Яков вперил взгляд в разрумянившуюся девицу без всякого конфуза, так и стоял, рассматривая, будто картинку на стене.
- Моя давняя знакомая, - повысив голос, и не сводя тяжелого малодовольного взора с сына Витольда, - Кристина Даэ. В прошлом была моей ученицей. Так случилось, что я учил ее музыке и пению. Парижская опера имела счастье принимать мадмуазель Даэ на своей сцене.
- Я счастлив с вами познакомиться, чудесное дитя, - сказал Длуголенский. – Я был уверен, что когда-нибудь эта Кристина появится в этих дверях. Вы еще прекраснее, чем я ожидал, юное создание.
Барышня покраснела еще гуще. Витольд наисладчайше ей улыбнулся, будто бы всю жизнь знал, кто такая эта Кристина, и что они обязательно встретятся. А вот Яков из-под нахмуренных бровей посматривал то на девушку, то на Эрика.
- Однако вижу, мы чрезвычайно не вовремя, - развел руками старший Длуголенский.
- Ваш визит для меня полная неожиданность. Уже поздно. Я обещал мадмуазель Даэ сопровождать ее в дороге. Она спешит, а время уходит.
Он переступил порог, и сделал рукой жест, мол, прошу, Кристина, пожалуйте к воротам.
Девица попрощалась с мужчинами, Витольду сдержанно улыбнулась, на Якова бросила короткий взгляд, подошла к Эрику, взяла под руку, и так чудесно закачала круглыми бедрами, направившись с ним к чугунным воротам, что у Якова аж засосало под ложечкой.

<<< Глава 10    Глава 12 >>>

В раздел "Фанфики"
На верх страницы